Константин РЯБЕНЬКИЙ

БАЛЛАДА О ПАХТЕ

Пахтою нас выхаживала мать
в сорок седьмом, голодном, терпеливом,
и мы вкушали эту благодать,
как взрослые, в раздумье молчаливом.
Нам трапезу хотелось растянуть,
продлить эти блаженные минуты,
и крошки, если падали на грудь,
от хлеба, в рот бросали потому-то.
Мы знали: батя выиграл войну.
Израненный, принес домой награды,
в саду вдыхал всей грудью тишину
после четырехлетней канонады.
Преодолел такое, что теперь
ему и голод был уже не в тягость.
С большим трудом открыл входную дверь
на костылях, с кулечком первых ягод.
- Ну, мать, уже полегче! Оживем!
Грибы пойдут... Картоха подоспеет!.. -
такая тяга чувствовалась в нем
к хорошей жизни,
- Только бы скорее!..
А раны спать мешали по ночам.
С кровати падал, как на дно воронки,
Мать вздрагивала у его плеча,
ей снилась почтальонка с похоронкой...
Прошла послевоенная беда,
но гложет ум назойливая фраза:
- Мы были все так счастливы тогда,
какими после не были
ни разу.

* * *

Жизнь моя,
ни мало и ни много
я изведал радостей и бед.
Только с детских лет
я верил в Бога,
как учили бабушка и дед.
И когда подкашивались ноги,
было мне шагать невмоготу,
на краю убийственной дороги
видел Вифлеемову звезду.
И уже не чувствовал я груза,
тяжкий крест
был легче в этот час,
будто бы рождение Иисуса
заново ждало безумных нас.
И, уставший от земных предательств,
я вставал всей грудью против зла,
а душа
в предчувствье благодати
возрожденья светлого ждала.

ОТЦОВСКИЕ КОРНИ

- Это ж Костя-моряк! -
вскрикнет дядя,
грудью впало ко мне припадет,
когда я заявлюсь на ночь глядя
в гости, в город Борисполь.
И вот:
- Двадцать лет не видались! -
и в слезы,
- Ты Чугуевку помнишь аль нет?..
На ответ мой - вопросы, вопросы!
На вопрос - за ответом ответ.
Стол накрыли в мгновение ока,
не обидят закуской хохлы.
Пели стройно:
«Чиво ж я сокил?..»
От веселья плясали полы.
Шла беседа своей чередою,
на меня все смотрели любя.
- За ботинки из бочки с водою
я же вытащил - слышишь? - тебя!
Ты еще не успел захлебнуться
и таращил глазенки тогда
на разбитое чайное блюдце
и на то, как плескалась вода.
Я на танцы в тот день собирался,
чистил щеткой свои хромочи,
а ты в бочке ручонкой плескался
и нырнул, знать, кричи ни кричи...
Озираюсь, - племянника нету,
лишь ботинки из бочки торчат.
Опоздай я, и сжили б со свету!
Был бы брату по гроб виноват...
Двадцать лет мы еще не видались
и не знаю:
увидимся ль, нет?
Говорю в неизбывной печали:
- Помутился совсем белый свет!
Ненавистная в жизни година
разделила единый народ.
Отделилась от нас Украина!
Дядя мой
за границей живет.

* * *

Встретил я с низким поклоном,
с чувством святой доброты
это белье над балконом,
эти на окнах цветы.
Милые, близкие лица!
Сколько воды утекло,
что не опишут страницы,
не перечислит перо.
Жажду я сладких мгновений,
грусти ломая печать,
чтобы упасть на колени,
ноги родные обнять.