Про Галку...
Галина Безрукова, Галка, как называли ее друзья и подруги... И когда говорили, что видел Галку или заходила к Галке, то все понимали, о ком идет речь - о Гале Безруковой. Последние лет двадцать она почти не выезжала никуда из Тверской области, редко печаталась, издала всего одну книжку в центральном издательстве, но имя ее хорошо знали в стране. Где б ни называл я свой город в литературной среде, везде тотчас вспоминали:

«А, у вас Галина Безрукова живет...»

Она любила цветы. Стихи ее полны цветущих сиреней, жасминов, акаций, ландышей. В жизни она любила и всякие беспородные цветы. Сорвет утром, идя пустырем на работу, самые простые, подзаборные, болотные, какой-нибудь морковник, иван-чай, дудку рогоза, цветущий лопух, принесет в редакцию и поставит все эту в вазу у своего стола. Цветы эти всегда очень смотрелись на ее фоне. Весной ветки отрезанные с деревьев любила подбирать и тоже ставила их в воду. Тут они с Галей Феоктистовой не знали себе равных. Это называлось у них «сделать икебану». На ветках набухали почки, распускались листья. Она привыкала к ним, и они стояли до самого лета. Ей было жалко распустившиеся ветки выбрасывать. Будучи городской, она любила деревню, частенько ездила в деревеньку Козлово Андреапольского района, дружила с местными доярками, заезжала и в Андреаполь, к Якову Кирилловичу Кириллову, ветерану войны, известному партизану. Потом в ее рукописях появилась «Андреапольская тетрадь». Иногда ее нужно было подталкивать к стихотворству, потому что газета, погоня за мизерными газетными гонорарами съедали ее время... Не могу обойти стороной и такую деликатную тему, как вступление Галины в Союз писателей. Знатоки современной русской поэзии, высоко ценившие стихи Безруковой, всегда удивлялись, что Галина так и не вступила в Союз писателей. Я сам не раз пытался заговорить с ней об этом.

- Да нужна я там! - махала она рукой и называла себе в пример Марию Аввакумову, Виктора Сычева, Константина Рябенького, которых в те годы тоже держали в стороне от союза. То, что она оставалась сама по себе, не переступила порог Тверской писательской организации, и то, что не издала здесь ни одной своей книжки, было ее принципиальным решением. И не потому, что ее там как-то обидели в свое время, как говорят некоторые, а потому, что она не вписывалась в царство житейской аккуратности и поэтической умеренности, которое здесь по ее представлениям исповедовалось. Ей претил совковый набор морально-политических и эстетических ценностей, который здесь утверждался.

- Миня, да ведь там поди в партию погонят, а я всех этих собраний не люблю, - говорила она с улыбкой. И писала:

Бросьте камень в меня, кто безгрешен, Кто уверен, что будет в раю...

И бросали. И далеко не безгрешные. Когда же в Союз писателей вступили не только Аввакумова, Прозорова, Рябенький, но даже и совсем аполитичный Евгений Карасев, Галина на предложение вступить в союз всегда резко обрывала разговор:

- Да пошли они, все!..

Она любила поэзию. Любила Ахматову, Гумилева, любила ездить в Берново к Пушкину и не только в дни Пушкинских праздников. Пушкин был для нее больше чем поэт. О том говорят ее стихи - очень женские, очень ассоциативные, очень неуловимые для ума и очень ясные для сердца:

Садовница, сойду с тесового крылечка,

Махну ему рукой - ступайте, мол, домой.

Зажато в кулаке заветное колечко.

Да мало ли чудес случается зимой...

Всю жизнь она искала ненаходимое: «В прошлое где поворот?», но при жизни так и не нашла его...

Правда, теперь она для всех нас, живущих, уже в прошлом. Мечта ее исполнилась. Она там. В истории русской поэзии. Вместе со всеми своими кумирами... А те, кто гордо проходил мимо Галины, подсмеиваясь над ее слабостью, в сознании собственной чиновной значимости, пусть теперь этот поворот поищут.

Михаил Петров,
редактор журнала «Русская провинция»