ВАСИЛЁК НА МЕЖЕ
Будучи в конце семидесятых - начале восьмидесятых годов редактором областной молодежной газеты «Смена», я принимал Галю Безрукову на работу. Была в ту пору в «молодежке» прекрасная должность - библиотекарь. Поскольку непосредственно библиотечным делом заниматься не приходилось, так как библиотека состояла из одного книжного шкафа, брали на эту должность людей не для потогонной журналистской текучки, а, как правило, для индивидуальной творческой работы. Помнится, до Гали библиотекарем числился Леонид Нечаев, ныне хорошо известный тверской прозаик.

Впрочем, Галя не чуралась черной работы - ходила на выставки художников, ездила в командировки, писала рецензии, репортажи, а стихи рождались у нее, издавшей уже тонюсенький сборник «Расклейщица афиш», как бы между прочим. Хотя, конечно же, это обманчивое впечатление.

Ее знаменитый пушкинский цикл был результатом задания, который она получила вместе с замечательным мастером фотожурналистики Александром Рождественским, тоже работавшим в «Смене». Нужно было подготовить фоторепортаж в пушкинский номер, а вышли не только чудесные снимки, но и не менее чудесные стихи. Андреапольский цикл «Престольный мой град Андреаполь» с бесценным для меня упоминанием о моей маме, тоже родился в обыкновенной командировке. Галя ездила на мою родину писать о сестрах-доярках из деревеньки Козлово, да так с ними подружилась, что андреапольские края стали для нее благословенными. Она приезжала сюда с учеником Олега Ефремова Петей Колбасиным, ставшим впоследствии главным режиссером Якутского драматического театра, с коллегами-сменовцами. Бродила по улицам Андреаполя, ходила по ягоды с моим отцом. «Смотрю, сидит на кочке, курит, а ягоды лишь дно закрыли в ведре, - вспоминал отец. - Я говорю ей: «Не выйдем из леса, пока не наберешь». Набрала. Настырная.

В душевных своих проявлениях Галя была человеком исключительно русским - доверчивым, скромным, совестливым, не любящим выставлять напоказ свой незаурядный талант. А еще она была очень увлекающейся натурой и, случалось, на несколько дней исчезала из редакции в связи с определенными обстоятельствами, что в «молодежке» почти не преследовалось административно. Мы жили по своему уставу, чем существенно отличались от привыкших к строгой дисциплине старших коллег из «Калининской правды». Они, кстати, любили ходить к нам в подвальчик особнячка на проспекте Радищева для всевозможных неофициальных встреч, которые нередко заканчивались танцами на крыше в буквальном смысле этого слова.

«Валер, запри ее в светелке, скажи: «Не выйдешь, пока не сдашь книжку стихов», - напутствовал меня посещавший нашу редакцию Николай Константинович Старшинов. Но разве это было возможно?

Вообще «Смена» в ту пору была по-настоящему центром культурного общения - к нам приходили и приезжали художники и академики, писатели и спортсмены. Помню, как интересно прошел вечер Булата Окуджавы, к которому Галя целую ночь пекла «хворост», как кинорежиссер Витя Хорьков привез откуда-то из командировки гранатомет, и он долго лежал на виду у всех, совершенно никого не пугая. Как хохмил незабвенный Олег Уруфьев, как проводились грандиозные велогонки и мотогонки на приз «Смены», придуманные Борисом Спасским. Миша Петров, Нина Алексеева, Иван Мельничук, Юра Яковлев, Володя Варламов... Думаю, они, благородные бессребреники, романтики журналистики, что работали в «Смене» в конце 80-х, не приняли бы в свои ряды иных нынешних писак-графоманов, рассматривающих журналистику исключительно как бизнес, представляющихся то экспертами, то политологами, то культуроведами. Не взяли бы к себе и покровителей этих барыг, разменявших черный хлеб профессии на белые булки престижного положения в коридорах власти, на личные блага.

Ну да Бог с ними. Не заслуживают они упоминания на фоне чистого без преувеличения выдающегося таланта Гали Безруковой.

Позже, став редактором «Калининской правды», я несколько раз безуспешно звал Галю перейти в редакцию «взрослой» газеты, где уже работали «мои сменовцы» Саша Вихров, Галя Феоктистова, Кира Кочеткова, Света Бакарджиева, Витя Куликов, Сережа Иванов... Но она отказалась, хранила верность «молодежке», своей светелке на верху двухэтажного особняка по улице Радищева, перекочевавшего затем в руки коммерческой структуры, которая брала обязательство сохранить «Смену», но не сохранила.

Я понимаю, почему Галя отказывалась. Не любила она чиновничью субординацию, соблюдаемый в этой среде подобострастный этикет, так называемое партийное руководство. Помню, как шокировала она ребят из обкома комсомола... В то утро у нас был совместный субботник по заготовке кормов. Накануне по случаю приезда Сережи Луконина, сына знаменитого поэта, было веселое дружеское застолье, так что сбирались мы утром тяжело. Галя пришла одной из последних. В зубах привычная папироска «Север», плывет своей немного вальяжной походкой в потертых джинсиках на виду у обкомовского руководства, стоящего на крыльце, а приблизившись, «делает» вдруг «ласточку» и произносит: «Прывэт». «Кто такая? - испуганно спрашивают молодые обкомовцы. - Безрукова? Поэтесса? Не знаем». Не было должности «поэт» в аппаратной иерархии.

Я радуюсь, что светлый русский талант ее не забылся. Что звучат песни на стихи Гали, выходит замечательная книжка. Имени этому суждено навсегда остаться в тверской литературе, как бы ни кривились при упоминании о нем некоторые брезгливые функционеры от литературы.

Валерий КИРИЛЛОВ,
писатель, редактор «Смены» 1976 -1986 гг.