В глуши, в забвении, во Ржеве...
Многие называют себя поэтами только потому, что радуются, видя, как из-под их пера выходят ладные стихотворные формы. Неискушенной публике еще сложнее отличить уверенного гимнаста-стихоплета с его разнообразными упражнениями и частыми выступлениями в печати от Поэта, который знает, что поэзия - это его судьба, его планида, его добровольное рабское служение, в котором он больше принадлежит не себе, но уже - языку и слову.

Ржевский поэт Г.Степанченко многие годы шел нелегким путем поэта в скромном провинциальном городе, в оторванности от большого мира светской литературы, стихам которого раньше внимали только на литобъединении «Истоки», и печатались они в единственной тогда газете «Ржевская правда». Теперь его печатают журналы «Наш современник» и «Русская провинция», за последние шесть лет у него вышло пять поэтических книг: «Слово», «Россия», «Имя звезды», «Прощание с романтизмом», «Стихи о Христе».

Наверное, непросто поверить своему призванию, еще труднее - шаг за шагом идти этой немощной дорогой. Испытывать муку из мук, самую жестокую пытку для поэтического ума и сердца - непризнание, непрочтение. И идти дальше, и продолжать верить, и «знать про себя, что ты - поэт».

Что толку мне стихи писать,

Когда читают их

Один лишь ветер да фонарь,

Что, каплях дождевых?

Ах, кто ответит мне? - «3ачем

Мне отвечать тебе?

Ты выбрал лучшую из тем -

Иди вослед судьбе!»

- Кроме темы пути в первом сборнике «Слово» так же сильно звучание и другой темы - Слова , Слова, его вечной загадки и животворной силы:

Ты откуда явилось такое,

Ты с какой прилетело звезды?

«Я блуждаю по дальним пределам,

Я в пустыне на камне цвело,

А теперь я к тебе прилетело,

Чтоб душе твоей стало светло».

У любого поэта особые отношения со словом. Так и Степанченко почувствовал, как слово поддается ему, становится его «родной непогодой», его «бураном и бредом», и что пропускать сквозь себя этот гул, слышать эти звоночки и необъяснимо мучительно:

Если хочешь, о Боже, меня позабыть -

Дай окончить мне стихотворенье!

Дай не мыслью помыслить, а сердцем понять,

Что за тайная, древняя сила

Ввысь возносит и в пропасть свергает опять,

Обжигая и пеплом остылым!

Так необъяснимо для самого себя поэт становится «носителем ритма и смысла», щелкунчиком, соловьем, певцом, который поет и не может иначе, которому становятся так внятно-созвучны трели царственных певчих птах:

По Саади, Есенину, Фету

Обучаются петь соловьи

От вечерней зари до рассвета -

0 любви, о любви, о любви.

Что за радужный, радостный трепет,

Сотрясание звездных миров!

Что за душу сжигающий лепет -

Всё без слов, всё без слов, всё без слов!

Скептик мне скажет, что хотя и рождаются многие таланты на провинциальной почве, но расцветают-то они полным цветом в столичном дендрарии, ну а в провинциальной полуглуши им остается только хиреть, спиваться и гаснуть. Пожалуй, кому-то на память придет много печальных историй про это, но только не тому, кто обратится к книгам и стихам поэта из Ржева.

Г.Степанченко доступны многие классические темы, без которых не мыслится творчество ни одного подлинного поэта. Особое чувствование Родины. «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?»,- с тоскующей любовью воскликнул А.Блок. Так и поэту из древнего города, что первым стоит на берегах великой русской реки, эта тема особенно близка и особенно им осмысленна. Для Г.Степанченко образ России в прошлом - образ величавого белого храма, освященного ратным трудом воина и неустанным трудом пахаря. Образ такой Родины не может не быть раем потерянным, так как, вглядываясь в лик России сегодняшней, он видит иное, и смотреть ему почти больно:

Святая Русь! Великая Россия!

Два возгласа, два выклика в ночи.

Святая Русь. Но с вервием на вые

Великая. Но мертвая почти.

Ту же боль некогда носил в себе автор «Слова о полку Игореве», и по тому реминисценции из этой поэмы для Степанченко так естественны и так необходимы:

Снова Карна и Жля закричали,

Черным смерчем объяли простор,

И кровавые наши печали

Затопили подножия гор.

Душе поэта соприродно со-страдание сына, который не может спокойно смотреть на слезы матери родной, потому и скорбит, и плачет, и причитает:

Запродалася злыдням да ворогам,

Запродалася христопродавцам...

Все то вороны, вороны, вороны,

Все псоглавцы, псоглавцы, псоглавцы...

Русское книжное слово у Степанченко - это не устаревшая красивая гривна, которой можно играть, не зная ее настоящей цены. Нет, это подлинное слово поэта, которому внутренне родственно мирочувствие православного христианина, который с особенной силой чувствует (а не только понимает!) известную богоизбранность России - Третьего Рима, Нового Израиля. И эту идею страдания богоизбранного народа:

Что Россия? Великое племя,

Через ад промостившее гать,

Неподъемное взявшее бремя -

За чужие грехи умирать.

И ответ на вопрос о будущем Родины, «стонущей в цепях», так же решается для него религиозно-провиденциальным упованием: «Но святой Георгий на страже, и тебя не оставит он». Распятая и погребная страна воскреснет подобно Христу:

И ударит глагол величавый,

Загремит колокольная медь:

Здравствуй, вечная наша держава,

В сотый раз победившая смерть!»

Пусть кто-то называет Степанченко «державником», пусть кому-то, может быть, он покажется обычным патриотически настроенным интеллигентом, пишущим стихи, но я подозреваю, что эти мнения скользят, не задевая тех сокровенных струн, что натянуты в самом сердце поэта, которому дано прикладывать резную печать к крылам мгновений и вслушиваться в звон колокольчиков вечной птицы-тройки. Пускай патриотизм становится нынче модным, как некогда демократия; настоящее поэтическое слово защищено от дуновения политических ветров, его может волновать только встреча с читателем.

Лирические же медитации, которые формируют его «особинку»,отличаются своей философской углубленностью. К примеру, это неповторимое ощущение «персти земной», всего, чему суждено в нее возвращаться и из нее произрастать.

Кажется, что образ земли для него исполнен особой тайны и притягательности, особой музыки умирания:

Благая участь есть: прильнуть к земле

И вновь взрасти с толпой травинок малых.



Вот только смешаюсь с листвою, и со снегом растаю,

И синим подснежником из-под земли прорасту.

Человеку суждено в «персть свою возвратиться». Цветок становится символом вечного произрастания жизни:

Здравствуй, весеннее чудо!

Здравствуй, небесный цветок!

Ты появился откуда,

Знают лишь вечность, да рок,

Да поколенья истлевших

В этой суровой земле -

Песен своих не допевших

В тайной сокрывшейся мгле.

Другая черта поэтического дарования Степанченко - яркость ролевой лирики, что знакома нам по песенной поэзии В.Высоцкого («Як-истребитель», «Марафон», «Он не вернулся из боя»), где автор, перевоплощаясь, проживает часть жизни своего персонажа. И сила художественного слова оказывается такова, что опыт автора и опыт героя стихотворения бывает трудно разграничить. Наверное, он сам там был и все видел собственными глазами, кажется нам. У Г.Степанченко немалой художественной силой обладает ряд таких стихотворений, как «Минотавр», «Прощание с Ариадной», «Только тот, кто знает», «Рассвет». Поэтический сборник «Прощание с романтизмом». В «Минотавре» это почти «мычащая» звукопись и верный ритм, передающий тяжесть шага чудовища, которое надвигается на Тесея в глухих стенах лабиринта:

Мычанье мощное гнетет меня во тьме:

То рык, то рев, то стон медноголосый,

Я потерялся в храме и в тюрьме -

Святилище мерзейшего колосса.

Это «вживание в роль» придает образам большую психологическую правдивость, особенно этим замечательны монологи вождей и царей: Ивана Грозного, Нерона, Ленина в Горках. Верность чувству исторической истины позволяет поэту быть свободным от злой иронии, издевки и ёрничества, ведь полурассудок для личности - это и есть уже воздаяние:

Холодно, холодно! Словно в могиле...

Надо, наверно, теплее укрыться.

Где я родился? В Ульяновске - или?

Может быть, лучше совсем не родиться?

Нужно отметить, что к теме прошлого и истории мысль поэта обращается постоянно. Уносит ли его воображение в далекое прошлое родного города и он видит, как тесались первые бревна и как пировали здесь ратоборцы после мирного труда /«Основание града»/, или в начало столетия, откуда ему мелькнула, как в окне поезда, картинка и поэт успел увидеть и булыжную мостовую, и разносчиков-мальчишек, и чей-то счастливый взгляд /«Начало века»/? Эта обращенность в прошлое, может быть, единственная возможность для извлечения корня настоящего и будущего...

Поэт - особая величина среди людей, он чувствует мир всегда иначе, и хотя он может ошибаться и спотыкаться в поисках правды, может смело во что-то верить или слепо в чем-то прегрешать, но он не может только одного - не идти тем путем, который ему предназначен. Пусть вьется эта тропинка вдали от Садового кольца - не его просторами она окольцована, но пусть странноприимной сестрой будет ему уездная провинция с ее дорогами, ведущими к Храму.

Анна Кузнецова.
г.Ржев